Неточные совпадения
Все знают пользу, от сего проистекающую, но и за всем тем
сюжет этот далеко не исчерпан.
И вот таким образом составился в голове нашего героя сей странный
сюжет, за который, не знаю, будут ли благодарны ему читатели, а уж как благодарен автор, так и выразить трудно.
Сюжет становился ежеминутно занимательнее, принимал с каждым днем более окончательные формы и наконец, так как есть, во всей своей окончательности, доставлен был в собственные уши губернаторши.
Я занимался, сидя на этом камне, сравнительным изучением финских и японских
сюжетов… как вдруг ручей выплеснул эту яхту, а затем появилась ты…
Грэй присел на корточки, заглядывая девушке в лицо снизу и не подозревая, что напоминает собой фавна с картины Арнольда Беклина [Беклин Арнольд (1827–1901) — швейцарский художник, автор картин на мифологические
сюжеты.].
А насчет Миколки угодно ли вам знать, что это за
сюжет, в том виде, как то есть я его понимаю?
Картинок у него оказалось штук пять и все на один
сюжет: Микула Селянинович, мужик-богатырь, сражается тележной оглоблей со Змеем-Горынычем; змей — двуглав, одна голова в короне, другая в митре, на одной подпись — Петербург, на другой — Москва.
А
сюжет книги — таков: некрасивый человек, но гениальный ученый отравил Москву чумой, мысль эту внушил ему пьяный студент.
— Нет, Семен Семеныч, выше этого
сюжета не может выбрать живописец. Это не вертушка, не кокетка: она достойна была бы вашей кисти: это идеал строгой чистоты, гордости; это богиня, хоть олимпийская… но она в вашем роде, то есть — не от мира сего!
Там был записан старый эпизод, когда он только что расцветал, сближался с жизнью, любил и его любили. Он записал его когда-то под влиянием чувства, которым жил, не зная тогда еще, зачем, — может быть, с сентиментальной целью посвятить эти листки памяти своей тогдашней подруги или оставить для себя заметку и воспоминание в старости о молодой своей любви, а может быть, у него уже тогда бродила мысль о романе, о котором он говорил Аянову, и мелькал
сюжет для трогательной повести из собственной жизни.
— И здесь искра есть! — сказал Кирилов, указывая на глаза, на губы, на высокий белый лоб. — Это превосходно, это… Я не знаю подлинника, а вижу, что здесь есть правда. Это стоит высокой картины и высокого
сюжета. А вы дали эти глаза, эту страсть, теплоту какой-нибудь вертушке, кукле, кокетке!
«Постараюсь ослепнуть умом, хоть на каникулы, и быть счастливым! Только ощущать жизнь, а не смотреть в нее, или смотреть затем только, чтобы срисовать
сюжеты, не дотрогиваясь до них разъедающим, как уксус, анализом… А то горе! Будем же смотреть, что за
сюжеты Бог дал мне? Марфенька, бабушка, Верочка — на что они годятся: в роман, в драму или только в идиллию?»
Если б я сочинял оперу, то, знаете, я бы взял
сюжет из «Фауста».
Еще Пушкин наметил
сюжеты будущих романов своих в «Преданиях русского семейства», и, поверьте, что тут действительно все, что у нас было доселе красивого.
Разумеется, главным содержанием разговоров Верочки с Лопуховым было не то, какой образ мыслей надобно считать справедливым, но вообще они говорили между собою довольно мало, и длинные разговоры у них, бывавшие редко, шли только о предметах посторонних, вроде образа мыслей и тому подобных
сюжетов.
Нас, детей Затрапезных, сверстники недолюбливают. Быстрое обогащение матушки вызвало зависть в соседях. Старшие, конечно, остерегаются высказывать это чувство, но дети не чинятся. Они пристают к нам с самыми ехидными вопросами,
сюжетом для которых служит скопидомство матушки и та приниженная роль, которую играет в доме отец. В особенности неприятна в этом отношении Сашенька Пустотелова, шустрая девочка, которую все боятся за ее злой язык.
— Или опять, — вновь начинает старик, переходя к другому
сюжету, — видим мы, что река назад не течет, а отчего? Оттого, что она в возвышенном месте начинается, а потом все вниз, все вниз течет. Назад-то ворочаться ей и неспособно. Коли на дороге пригорочек встретится, она его обойдет, а сама все вниз, все вниз…
Как бы то ни было, 56 тысяч еще не найдены и служат пока
сюжетом для самых разнообразных фантастических рассказов.
Критика должна сказать: «Вот лица и явления, выводимые автором; вот
сюжет пьесы; а вот смысл, какой, по нашему мнению, имеют жизненные факты, изображаемые художником, и вот степень их значения в общественной жизни».
По нашему же мнению, для художественного произведения годятся всякие
сюжеты, как бы они ни были случайны, и в таких
сюжетах нужно для естественности жертвовать даже отвлеченною логичностью, в полной уверенности, что жизнь, как и природа, имеет свою логику и что эта логика, может быть, окажется гораздо лучше той, какую мы ей часто навязываем…
Во-первых, всеми признаны в Островском дар наблюдательности и уменье представить верную картину быта тех сословий, из которых брал он
сюжеты своих произведений.
По мнению схоластиков, не нужно брать таких
сюжетов, в которых случайность не может быть подведена под требования логической необходимости.
При последующих произведениях Островского, рядом с упреками за приторность в прикрашивании той пошлой и бесцветной действительности, из которой брал он
сюжеты для своих комедий, слышались также, с одной стороны, восхваления его за самое это прикрашивание, а с другой — упреки в том, что он дагерротипически изображает всю грязь жизни.
Не мудрено поэтому, что
сюжеты и самые названия его пьес вертятся около семьи, жениха, невесты, богатства и бедности.
— Может быть, согласен, только я не помню, — продолжал князь Щ. — Одни над этим
сюжетом смеялись, другие провозглашали, что ничего не может быть и выше, но чтоб изобразить «рыцаря бедного», во всяком случае надо было лицо; стали перебирать лица всех знакомых, ни одно не пригодилось, на этом дело и стало; вот и всё; не понимаю, почему Николаю Ардалионовичу вздумалось всё это припомнить и вывести? Что смешно было прежде и кстати, то совсем неинтересно теперь.
Найдите мне, князь,
сюжет для картины.
— Как лицо? Одно лицо? — спросила Аделаида. — Странный будет
сюжет, и какая же тут картина?
— Давеча, действительно, — обратился к ней князь, несколько опять одушевляясь (он, казалось, очень скоро и доверчиво одушевлялся), — действительно у меня мысль была, когда вы у меня
сюжет для картины спрашивали, дать вам
сюжет: нарисовать лицо приговоренного за минуту до удара гильотины, когда еще он на эшафоте стоит, пред тем как ложиться на эту доску.
— Портрет не хотели нарисовать — вот чем виноваты! Аглая Ивановна просила вас тогда нарисовать портрет «рыцаря бедного» и рассказала даже весь
сюжет картины, который сама и сочинила, помните сюжет-то? Вы не хотели…
— Просто-запросто есть одно странное русское стихотворение, — вступился наконец князь Щ., очевидно, желая поскорее замять и переменить разговор, — про «рыцаря бедного», отрывок без начала и конца. С месяц назад как-то раз смеялись все вместе после обеда и искали, по обыкновению,
сюжета для будущей картины Аделаиды Ивановны. Вы знаете, что общая семейная задача давно уже в том, чтобы сыскать
сюжет для картины Аделаиды Ивановны. Тут и напали на «рыцаря бедного», кто первый, не помню…
Тема завязавшегося разговора, казалось, была не многим по сердцу; разговор, как можно было догадаться, начался из-за нетерпеливого спора и, конечно, всем бы хотелось переменить
сюжет, но Евгений Павлович, казалось, тем больше упорствовал и не смотрел на впечатление; приход князя как будто возбудил его еще более. Лизавета Прокофьевна хмурилась, хотя и не всё понимала. Аглая, сидевшая в стороне, почти в углу, не уходила, слушала и упорно молчала.
— Ну нет, я бы очень хотела посмотреть, — сказала Аделаида. — И не понимаю, когда мы за границу соберемся. Я вот
сюжета для картины два года найти не могу...
— Да как же бы я нарисовала, кого? По
сюжету выходит, что этот «рыцарь бедный»
И достоинство тоже было одно: все эти «
сюжеты» умели молчать.
— Monsieur Вихров, мне говорили очень умные люди, что опера Глинки испорчена
сюжетом: в ней выведена пассивная страсть, а не активная, и что на этом драм нельзя строить.
— Господин Кольберт, — начал объяснять за него Плавин, — собственно, хочет посвятить себя русской музыке, а потому вот и просил меня познакомить его с людьми, знающими русскую жизнь и, главным образом, с русскими писателями, которые посоветовали бы ему, какой именно
сюжет выбрать для оперы.
— Не знаю, можно ли на пассивных страстях строить драмы или нет — это еще спор! Но знаю только одно, что опера Глинки и по
сюжету и по музыке есть высочайшее и народнейшее произведение.
Монах, например, яйцо печет на свечке, а черт у него учится [Монах… яйцо печет на свечке, а черт у него учится —
сюжет басни И.А.Крылова «Напраслина».]; вырежу все это из бересты и фольги под это подложу… ну, и все это таким манером шло, пока денежки у меня были…
— Но, monsieur Вихров, я желал бы иметь
сюжет совершенно русский; к русским мотивам я уже частью прислушался; я, например, очень люблю ваш русский колокольный звон; потом я жил все лето у графа Заводского — вы не знакомы?
Герой мой между тем думал пробрать своих слушательниц
сюжетом своей повести, главною мыслью, выраженною в ней, и для этого торопился дочитать все до конца — но и тут ничего не вышло: он только страшно утомил и их и себя.
— Да, это одно из самых пылких и страстных его произведений, но меня, кроме уж главного ее
сюжета — любви… а кому же любовь не нравится? (Неведомов при этом усмехнулся.) Меня очень манят к ней, — продолжал он, — некоторые побочные лица, которые выведены в ней.
— О, жестокий родитель! — воскликнул Салов. — Но вы знаете, не говорите об этом в обществе…
Сюжет уж очень избит, во всех драмах…
— Господи помилуй! — воскликнул Вихров. — Я думаю, всякий музыкант прежде всего сам должен иметь в голове
сюжет своей оперы; либретто тут вещь совершенно второстепенная.
— Это единственная, кажется, опера, которой
сюжет превосходен, — говорил Вихров, когда кончился первый акт и опустился занавес.
Ты, брат, ко мне ходи, я тебе таких
сюжетов наготовил, что, опиши их, так не поверят тебе…
Сюжет я взял из одной комедии Скриба…
Все трое разом зевнули и потянулись: знак, что
сюжет начинал истощаться, хотя еще ни одним словом не было упомянуто об ветчине. Меня они, по-видимому, совсем не принимали в соображение: или им все равно было, есть ли в вагоне посторонний человек или нет, или же они принимали меня за иностранца, не понимающего русского языка. Сергей Федорыч высунулся из окна и с минуту вглядывался вперед.
Я сказала сейчас, что женщины любят то, что в порядочном обществе известно под именем causerie. [легкой беседы (франц.)] Наедине с женщиной мужчина еще может, a la rigueur, [в крайнем случае (франц.)] ограничиться вращением зрачков, но в обществе он непременнодолжен уметь говорить или, точнее, — занимать. Поэтому ему необходимо всегдаиметь под руками приличный
сюжет для разговора, чтобы не показаться ничтожным в глазах любимой женщины. Ты понимаешь, надеюсь, к чему я веду свою речь?
— Но знаете ли что? — сказала она ему, — если б я была поэтом, — я бы другие брала
сюжеты. Может быть, все это вздор, — но мне иногда приходят в голову странные мысли, особенно когда я не сплю, перед утром, когда небо начинает становиться и розовым и серым. Я бы, например… Вы не будете надо мной смеяться?